Он помнил себя четырёхлетним, замёрзшим, продрогшим. Лежавшим в утрамбованном пацанами снегу на крыше старого сарая. Все уже разошлись – вечерело. Стемнело уж и вовсе давненько. Но небо… По чистому, звонкому ночному морозцу небо не отпускало паренька домой своими звёздами, туманностями, бескрайностью.

Завороженно смотрел вверх, не обращая внимания на то, что начинал по-настоящему коченеть. Вот одна звезда подмигнула, тут же исчезла, словно растворившись. Другая… О чём он думал тогда? Хм, да о том же, о чём и сейчас, став сорокалетним большим дядькой. Ничуть не поубавившим с годами щенячьего восторга при взгляде ввысь, в пронзительно чёрный Космос. Сквозь него.

***

– Петров!

– Здесь.

– Не спрашиваю, здесь ли ты, Петров. Имею в виду, где ты сейчас витаешь? Ответь на заданный вопрос.

– Я… я… ммм…

– Садись. Дневник сюда.

– Антонина Васильевна…

– Дневник, я сказала.

Она подошла к парте.

– Что тут опять? – взглянув на листки в клетку, изрисованные дочерна.

Нервно собрала листы в охапку, вернулась к своему столу. Небрежно бросила рисунки. Затем незаметно расправила, развернула.

Пока разглядывала, в классе зашелестел, заколыхался народ – любая пауза всегда на руку. За минуту делались сотни различных дел, крайне необходимых именно в данный момент.

Вообще, Антонина Васильевна ему нравилась.

Конечно, уроки русского далеки от космических галактик, по нескольку штук вмещавшихся в один тетрадный лист. Но училка, несмотря на строгость, была доброй. Поэтому не очень-то кто на неё обижался.

Антонина Васильевна рассматривала художества Петрова, про себя отмечая их необыкновенность и даже некоторую законченность: остроносые космические корабли уносились в иные миры. И в этом ощущалась, в принципе, сформированная позиция художника. Автор наверняка, в своё время, так же стремительно и безоговорочно примет решение, равное всей его дальнейшей взрослой жизни.

– Петров, завтра постарайся, пожалуйста, в последний раз: спрошу тебя и по новой теме, и по прошлым двум урокам. По прошлым двум, запомни!

Звучало как ультиматум.

Но в том-то и дело, что не зря Антонину Васильевну любили дети, как никто чувствующие тёплое участие – она всегда давала второй шанс. Да и третий, и четвёртый тоже…

После звонка она возвращала четверокласснику Петрову листочки вроде как недовольная его несобранностью, неприсутствием на уроке. Но глаза, взгляд говорили другое. И Петров это видел: «Мечтай, мальчик, мечтай! Тебе это очень, очень пригодится в будущем».

На дворе стоял олимпийский, тысяча девятьсот восьмидесятый год.

Потом очень быстро всё помчалось-полетело-закрутилось.
Он это тоже помнил. Как умер бровастый престарелый вождь, второй и третий. Как батю вдруг сократили с работы. Помнил Горбачёва с кооперативами и нереальные очереди в видеосалонах…

Первую звезду он «взорвал» в девяностом вместе с крушением великого Союза и скоропостижной смертью папы.

Звезда, разумеется, погибла сама по себе, просто так совпало. До страны ему, двадцатилетнему ковбою, дела особо не было. А вот болезнь и кончину отца он перенёс жуткой душевной травмой, депрессухой… Вдруг явственно осознав, что знает – именно знает! – что там, недалеко, в созвездии Козерога, закончил своё существование белый карлик по имени GKL-32, как он потом ничтоже сумняшеся выяснил в местной обсерватории. Голодающей, но по-прежнему функционирующей на благо мировой науки.

И началось…

В следующий раз он пришёл в обсерваторию через месяц после похорон отца.

– Ну что, Андрей… – прищурившись, спросил начальник небольшого коллектива обсерватории, добродушный седой старикан Вениамин Карлович. – Что на это раз?

– Она может походить на распластанную птицу, несущуюся вниз?

– Кто она, Андрей? – подумав, – ах да… Вы имеете в виду туманность?

– Иии-стественно.

– Конечно, может… Это же звёзды. Их скопления принимают любые замысловатые, причудливые формы.

– Созвездие Геркулеса, – резко прервал астронома Андрей.

Минут через сорок Вениамин Карлович вышел из центрального зала с лабораторией, теребя себя за бороду:

– Я созвонился с Москвой – они подтвердили мою догадку… Твою догадку, вернее. Откуда ты?..

Андрей Петров, вмиг замкнувшийся, уже выходил из здания обсерватории, невнятно вякнув: «Извините».

Вениамин Карлович, удивлённо глядя вслед удаляющемуся пареньку, шептал:

– Это невозможно, невероятно! Откуда он знает?

***

Сон накатывал изредка в течение всей его жизни, издетства.

Невообразимо быстро Андрей проносился сквозь земную атмосферу и выныривал в большом Космосе с надеждой взмыть, унестись в немыслимые его глубины, дали… Да не тут-то было – космос оказывался занятым, забитым всевозможными препятствиями, хламом. И упорно сопротивлялся желанию Андрея прорваться дальше, вглубь.

Поэтому приходилось бесконечно растаскивать-расталкивать всевозможные скопления глыб, астероидов, космического мусора, прежде чем продолжить движение вперёд.

Он расчищал себе путь, торопился, нервничал.

К этому времени надо было возвращаться, и он не успевал запомнить, на чём каждый раз останавливался. В следующем своём сне начиная тяжёлый труд заново.

Возвращение происходило ещё быстротечнее, чем отлёт. Он стремительно, камнем, врывался в воздушное пространство и, не успев насладиться величественным видом Земли, начинал падать с неимоверной скоростью, огненным метеоритом прорезая атмосферу и замершую в отчаянии душу. Внезапно наваливался страх смерти: он не в состоянии затормозить!.. – И просыпался.

Впервые, когда он смог, наконец, туда «прорваться» и, облегчённо вздохнув, устремиться к созвездию Козерога, – радуясь наконец-то обретённой свободе космического передвижения, – сознание сразу навело его на некое умирающее светило.

Это было восхитительно, хотя немного жалко. Жалко умирающую звезду. Но ведь он понимал, что где-то зарождается новая звезда. …И чувствовал себя причастным к миротворению, созерцая гибель пылающего гиганта с благодарностью и непередаваемой словами любовью.

В то утро умер его отец.

Выскочив из обсерватории, Андрей бежал домой с неясным подозрительным чувством накатывающей исподволь беды – что-то должно случится? Или уже случилось… И почему домой? – ведь остался он один-одинёшенек.

Мать ушла из жизни, когда сын был ещё маленьким. Он не страдал тогда, просто скучал. Как скучает до сих пор по матери повзрослевший мальчик Андрюша.

За три часа отсутствия в неприбранной квартире ничего не изменилось. Было бы смешно, если б обнаружил вдруг конверт на столе (о чём раньше втайне надеялся, начитавшись в детстве фантастики) с незнакомыми иероглифами и монограммами. Конверт от инопланетян!

«Андрюха, выходи ночью на пустырь – там будет ждать наша тарелка. – Подпись: Иноаунчивуйчай». – Подпись явно отдаёт вьетнамским. Он захохотал в голос от диких своих мечтаний, тут же подумав: «Как же я прочитаю? Там ведь иероглифы! Хх-а ха-ха». – Но и кроме как на пустырь за домом приземлиться тарелке, в принципе, некуда. А проверить ночные свои полёты не мешало бы – проверить и Козерог, и Геркулес.

Сразу вспомнился седой астроном Карлович: «Что-что, откуда-откуда? Да совпадение, вот откуда!» – убеждал старикан-астроном. Андрей стоял на кухне и жарил яичницу.

Завтра в институт – полугодовая сессия – и хорошо, и плохо. Вроде времени прибавится, можно похалявить. Но и учить приходится, куда ж денешься? – четвёртый курс, грех не сдать. Иначе – в сапоги-кирзухи, и вперёд – на защиту Родины!
Да, в армию реально не хотелось. Да что поделать – надо.

Надежда на чудо – жена, ребёнок, но… откуда? – в нашу-то непростую пору. До 2000-ного миллениума – десять лет, время катаклизмов и потрясений. Страну колбасит из стороны в сторону. Деньги не копятся. Кстати, друг вон в «товарищество» зазывал – что-то по торговле. Главное, «на?чать», – как говаривал генсек.

Андрей со смаком уплетал яичницу с колбасой – единственное блюдо, которое мог сварганить с закрытыми глазами. «Ничего, прорвёмся. Армия так армия, куда деваться?»

Его рассуждения прервал телефонный звонок из прихожей:

– Алло. Тётя Аля? Здравствуйте, а что… Что-о-о?!

Вот оно!

Он похолодел:

– Когда? Сегодня ночью? Конечно-конечно. Завтра буду. Всё сделаю, помогу. До свидания.

Вот оно. Навалилась тяжесть. Тело стало ватным: умер дядя Коля – брат отца – единственный оставшийся родной человек. Не считая тройных тёток.

Значит, всё-таки звезда?..

Вениамин Карлович оказался радушным хозяином.

Проводив сразу в кухню, сначала накормил студента, потом поил чаем, приговаривая:

– Пей, студент Андрей Петров, пей. Я догадываюсь, зачем ты пришёл. Потому что два раза таких совпадений не бывает, два раза указать точно на созвездие, где погибает звезда, невозможно.

Андрей прихлёбывал, отдуваясь, горячий чай, собираясь с мыслями. Когда допил, он поведал Карловичу о том, что вместе со звёздами умирают его близкие люди. Самые близкие.

Астроном выслушал его, шепча про себя: «Невозможно, невероятно!»:

– Как… как это может происходить, Андрей, это невероятно, немыслимо! Если в предсказание смерти звезды хоть как-то! хоть как-то! можно поверить, исходя из… ну, скажем, каких-то телепатических способностей, не знаю… Но как это может быть связано с людьми, тем более родными? Я не знаю, Андрей, не знаю, – причитал старик: – Мне кажется… Поймите, мне просто кажется, что смерть ваших дражайших родственников – это как раз из разряда уж вовсе несусветных совпадений, понимаете? Хотя…

На улице мела метель, заворачивала уши в трубочку, знобила насквозь, но домой он не спешил.

При чём тут смерть родных и какая-то туманность? Действительно, при чём? Что, мало гибнет на небе звёзд? Или мало умирает людей на свете? Без сомнения, тут Карлович прав – случайно угадав пару из бесчисленных космических взрывов, Андрей мистическим образом связал их со смертью своих близких. Ну, получилось! – что теперь, верить в бредовые пророчества? Да чушь всё это, просто чушь!

Подошёл к дому, сбросив с себя тяжесть неведомого таинства – всё просто! Да, дядя Коля умер, но для этого установлена веская причина, что ясно указано в медицинских заключениях.

Через полчаса на кухне обнадёживающе шкварчала яичница, приводя его сумбурные мысли и нелёгкие впечатления от недавних дядиных похорон в порядок.

***

Потом прошёл год, затем второй…
Потом он вернулся из армии, возмужавшим, подтянутым, окрепшим.

К концу девяностых они с женой Ольгой встретили пополнение – дочку Катю. И были счастливы, веселы и молоды, невзирая на кризис. Невзирая на то, что страну так и не переставало колбасить из стороны в сторону.

Как и в своих космических снах, он пробивался сквозь жизненные неурядицы и препятствия стойко, непоколебимо, рьяно. И был доволен, если можно так сказать. Ведь он принял на грудь немалый груз, зная о своей тайне и не видя смысла поведать о ней кому-нибудь другому.

…Миллениум пролетел буднично – конца света не наступило, чего жаждали провидцы всех мастей, каждый по-своему безоговорочно ошибаясь в данных ранее прогнозах. Что привело бурно цветущую астрологию девяностых к упадку.

Андрей Петров, спортивный, целеустремленный, строил своё будущее кирпичик за кирпичиком, неспешно разбираясь в окружавших его семью событиях. Никуда не торопясь, вдумчиво. Сны о космосе приходили редко и заканчивались в основном тупиком – он опять не мог прорваться туда, вдаль. Да не очень-то и хотел, чессговоря. Соотнося свои сны с принципом реальной жизни – «не торопись торопиться!»

Взорвавшиеся звёзды десятилетней давности освещали сознание Андрея совпадением незабываемых трагических событий с галактическими катастрофами, метаморфозами. Лишь подталкивая к философской созерцательности, умиротворённости – что ж… всё в нашей жизни когда-то повторяется и совпадает.

Как вдруг грянул гром!

Этой ночью Андрей прорвался. Да, прорвался, непреодолимо взмыл вверх – туда, где ещё не был. Туда, где не был никто.

Он позвонил в дверь обсерватории, лишь часы пробили «восемь». Никого.

Трубку домашнего телефона Карлович не брал – Андрей и подумал, что старикан на работе. Не открыли обсерваторию и в «девять». …Погулял немного в ожидании. В «десять» ему сообщили, что Вениамин Карлович уж год как умер.

Горестно вздохнув, Андрей, немало продрогнув, собрался уходить, как одна молоденькая девушка, представившаяся Евгенией Валерьевной, сказала: «Вы знаете, Вениамин Карлович рассказывал мне про вас».

Через полчаса они чаёвничали у неё в кабинете.

От души вроде отлегло – молодёжь смеялась и вспоминала разные смешные истории из времён лихих девяностых, наполненных романтическими приключениями с высоты «благополучных» двухтысячных-нулевых.

Женя поведала ему, что наставник Вениамин Карлович по прозвищу Веня частенько вспоминал паренька, скоропостижно похоронившего в короткий срок отца и дядю. Паренька, уверившегося в провидение высших сил, ниспославших ему неведомое знание о взорвавшихся в тот момент, в том году звёздах-гигантах…

Андрей с Женей беспечно болтали и ждали ответа на запрос в Москву.

У симпатичной лаборантки запиликал сотовый:

– Да, – весело откликнулась она, глядя на собеседника. – Созвездие Корма, он так и сказал. Да, – почему-то унылее, задумчивей, – конечно-конечно. Это всего лишь предположение. Какая сенсация?!

Андрей Петров выскочил из обсерватории с непреходящим чувством дежавю, чего-то ещё, чего-то ещё…

– Оля!!! – кричал он в трубку мобильного: – О-о-о-ляяяяя!

– Андрей!

Он открыл глаза.

– Ты весь в поту. Заболел?

Примчав домой, удостоверившись, что с семьёй всё в порядке, он уснул, почти на сутки погрузившись то ли в сон, то ли бред. Путая вымысел и явь.

– Где Катя?

– …Мы ушли в садик, ты всё ещё спал. Заболел? – повторила жена.

– Нет, вроде.

– Ты как будто кричал, мне показалось из-за двери.

– Ну, чёрт… бывает. Привиделось что-то, – успокоил он себя и жену заодно.

– Я пошла, Андрей. И так почти опоздала. – Ольга быстро собралась и несильно хлопнула дверью, убегая на работу.

– Ф-фуу… – Андрей вспомнил вчерашний с Женей разговор.

Набрал её мобильный:

– Евгения Валерьевна?

– Да. Андрей, это вы? Куда же вы удрали вчера так быстро?

– А что там?

– Там… Вы были правы, вернее, Веня был прав. Вернее…

– Я понял. Сейчас приеду.

В обсерватории он чувствовал себя как дома. Даже купил Жене шампанского, хотя выпить она скромно отказалась.

– Понимаете, – продолжила она свой рассказ об умирающих звёздах, – эта туманность лежит от нас на расстоянии трёх тысяч шестисот световых лет в созвездии Корма. Как вы это смогли определить, одному богу известно – меня даже слушать в Москве не стали. Они сказали: «Он что, Хаббл домой затащил?» – Она улыбнулась, мягко, как-то слишком уж глубоко заглянув Андрею в глаза.

– Хотя полностью подтвердили вашу версию… – хотела добавить что-то ещё.

В это время зазвонил телефон Андрея.

В зрачках Жени отразился неземной страх взгляда молодого парня, сидящего напротив:

– Оля?.. Оля? – только и вымолвил он, тяжело поднимаясь, будто неживой.

В больнице бесстрастно, пряча глаза, разъясняли, что инсульт помолодел.
Сказали, что от бляшек на сосудах никто не застрахован, сказали, что…

Дочке было четыре года – подумал, если он её не отстранит, не отодвинет от себя, – то он не ведает, что будет дальше. Просто не ведает, что будет.

После погребения жены он беспробудно пил две недели. Дочку отвёз к тройной тётке Алевтине – хотя понимал: это не спасёт Катю, если в его снах умрёт ещё какой-нибудь белый карлик, оказавшийся наяву реальностью.

Прошло три месяца.

Андрей часто ездил к дочери, гулял с ней, оплачивал проживание, садик.
Тётка Алевтина, несмотря на собственную семейную путаницу, – мужнины проблемы с алкоголем, – родственника не подвела, оказавшись на редкость терпеливой и доброй. Да что там говорить! – золотой оказалась тётка, платиновой.

Андрей Петров понимал неоднозначность ситуации – таким же образом Катя могла жить дома. Ничего не решала эта мнимая отдалённость! Больше всего тут влияло простое женское участие тётки Алевтины в судьбе девочки. А он – что он мог сделать, кому пожаловаться. С кем посоветоваться?

Ещё через некоторое время Евгения Валерьевна, лаборант местной обсерватории, переехала к нему. Она была единственным человеком, который знал его беду, тайну, его крест. Его ношу. Женя влилась в жизнь Андрея Петрова так незатейливо, мягко, добродушно, что он, можно сказать, не заметил перехода от ухаживаний к настоящей любви.

Девочка Катя была уже с ними, в семье. Недавно она задула восемь свечей на праздничном торте – и они помчали в парк, на горки, на каток, наслаждаясь свежим воздухом.

Так он и жил со своими звёздами, вернее, в ожидании своих звёзд, готовых в любой момент взорваться, превратившись в гигантское космическое облако и гигантскую земную Смерть.

Он никогда не спрашивал, не интересовался у Жени подробностями процессов гибели галактик. Это было табу, запрет, – оставшись на школьном уровне астрономических знаний: синие тона туманностей соответствуют гелию. Голубовато-зеленоватые – кислороду. Красные – азоту и водороду. Молил бога больше не летать во сне к звёздам. К распластанному, как падающие птицы, космическому великолепию разноцветных туманностей.

Молил бога дать ему созерцать простые, земные сны…
И Бог его, кажется, слышал.

***

Сколько раз сможет заново начать человек?

Какую ношу выдержит, что перенесёт, стерпит, столкнувшись с непреодолимыми, как говорят юристы, препятствиями? – Андрей Петров спрашивал себя и мысленно отвечал, что человек может выдержать всё что угодно. Всё что потребуется. Только бы это оправдывалось в итоге всего лишь малым.

«Дуй!» – Катенька со всей силы дула на свечи. Они с первого раза не поддавались, их было много, двенадцать. И их будет ещё больше, – и ради этого готов выдержать человек любую непосильную ношу.

Рядом вытирала слёзы радости нестареющая тётка Алевтина. На праздничной кухне кудесничала Женя, недавно назначенная на должность, занимаемую ранее Вениамином Карловичем.

Звонок в дверь. Прибыли Катькины однокашники. Что ж, пусть остаются, а мы прогуляемся – на улице красота, январская сказка!

Да, вот такое решение принял Андрей Петров – рискнуть! Полностью взвалив на себя бремя ответственности за дорогих людей. Жить с ними дальше, имея одну всего лишь возможность оградить их от неведомых бед и неприятностей – с каждым днём любить их всё больше, преданней, самоотверженней.

– Вас проводить, тёть Аля?

– Не надо, Андрюшенька. Я на автобусе.

– До свидания! Завтра приходите – Рождество всё-таки!

– Посмотрим, Андрей, я позвоню… Девчонки тут зазывали на гадание, – она заливисто по-молодому рассмеялась, взмахнув рукой, подходя к подъехавшему автобусу.

Они проводили тётку взглядом. Кивнув на прощание. Обнявшись. Никуда не торопясь. Растирая от морозца носы ладонью.

– Ну что, товарищ кандидат наук всех степеней и регалий, как ваше ничего? Сходим в кино? – Кинотеатр был недалеко от дома.
Андрей Петров подхватил жену под руку, потащив-покатив её по обледенелому асфальту.

– Там какая-то «фантастика», – сказала Женя.

– Ну и хорошо! Давно хотел посмотреть, что за «три Дэ» такое.

– Андрей…

– Что, милая?

– Что с тобой? – Они остановились.

– Что с тобой? – повторила она.

– Всё в порядке, Жень.

– Нет.

– Да всё, всё в порядке.

– Я же чувствую, что-то не так. Что… Что ты видел? Ты летал туда? Тебя пустили?! – спрашивала весьма серьёзно.

Она даже дёрнула его за рукав. Она смотрела ему в глаза. Знала – это крайне важно. Это очень, очень важно. Женя должна была услышать ответ.

От этого зависела её жизнь и жизнь удочерённой ею Кати:

– Андрей, тебя пустили? Ты видел звезду?

Он виновато опустил голову:

– Да.

У неё на глазах выступили слёзы:

– Когда?

Он молчал.

– Когда?! – закричала она, не обращая внимания на обернувшихся прохожих, спешащих по праздничным делам.

– Жень, послушай…

– Когда?!

Она вздрогнула, услышав звонок сотового в кармане.
Торопливо взяла трубку:

– Да, доченька, родная, – облегчённо выдохнув.

Они не пошли в кино.
Двое любящих друг друга людей, мужчина и женщина, чуть пригнувшись навстречу стылому рождественскому ветерку, рука об руку, медленно шагали в неизвестном направлении.

Он говорил ей:

– Первый раз, после длительного перерыва, они пустили меня полгода назад. Я жутко испугался, и… Скрыл от тебя, ожидая худшего. Вскоре меня снова пустили. Не знал, что думать – чуть не умер со страху. Потом это стало происходить чаще и чаще.

– И…

– Но никто не умирал, понимаешь? Никто не умирал, милая.

– Так ты…

– Да. Последнее время я нередко туда летаю – вижу погибающие звёзды, туманности вокруг них. И, ты знаешь… Недавно мне показали, как они рождаются.

– Кто рождается?

– Звёзды, планеты, галактики, но… Я берёг вас – не мог рассказать про сны.

– Андрей, что это значит?

Слёзы-льдинки скатывались со щёк. Они их не замечали.

Плакали оба – это были слёзы счастья.

В рождественском небе зажглись первые вечерние огоньки.

Андрей Петров смотрел ввысь и видел нечётким, мутным от слёз взором вспыхивающие точки мироздания:

– Жень… Они отпустили нас, понимаешь? Нас отпустили.

Через год у них родилась ещё одна девочка. А через два – мальчик. Звёзды старались возместить Андрею Петрову невосполнимые утраты. И он был благодарен за это звёздам.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>